Грань риска - Страница 68

Эдвард дожидался своих результатов несколько дольше. Он нашел, что лекарство воздействовало на уровень активности всех трех нейромедиаторов, хотя и в разной степени. Активность серотонина угнеталась в большей мере, чем активность норадреналина. А активность этого последнего подавлялась в большей степени, чем допамина. Совершенной неожиданностью для Эдварда явилось то, что полученный препарат образовывал слабые ковалентные связи с глютаматом и гамма-аминомасляной кислотой, двумя главными тормозными медиаторами головного мозга.

— Это просто фантастика! — воскликнул он, подбросив в воздух распечатки, на которых было записано это открытие. Листы рассыпались по всей комнате. — Эти данные говорят о том, что мощь лекарства просто феноменальна. Я готов побиться об заклад, что препарат обладает как антидепрессивным, так и анксиолитическим действием и способен произвести революцию в психофармакологии. Его открытие со временем будет приравнено к открытию пенициллина.

— Но нам надо побеспокоиться о том, чтобы убрать галлюциногенную активность, — предостерегла Элеонор.

— Я сильно сомневаюсь, что такая активность осталась, — возразил Эдвард. — Особенно после того, как мы обрубили боковую ЛСД-подобную цепь. Но я согласен, что надо убедиться на сто процентов.

— Давайте еще раз проверим его действие на культуру тканей, — предложила Элеонор. Она понимала, что Эдвард захочет попробовать действие препарата на себе, поскольку это единственный способ проверить, осталась ли у него галлюциногенная активность.

Они извлекли из термостата культуры тканей и начали рассматривать их под микроскопом при малом увеличении. Культуры выглядели совершенно нормальными.

— Лекарство не проявляет никакой токсичности, — радостно констатировал Эдвард. — В культурах нет никаких следов повреждения клеток, даже в тех из них, которые были подвергнуты воздействию сверхвысоких доз.

— Я бы не поверила в это, если бы не видела своими глазами, — поддержала его Элеонор.

Они вернулись к рабочему столу Эдварда и приготовили несколько разведений препарата с возрастающей концентрацией. В маточном растворе вещество содержалось в количествах, приблизительно равных тем, которые принял Стентон в виде сырой плесени. Эдвард принял препарат первым, и ничего не произошло. После него раствор выпила Элеонор, и снова ничего не случилось.

Воодушевленные отрицательным результатом, Эдвард и Элеонор постепенно довели дозировку до одного миллиграмма. Им было известно, что психоделическое действие ЛСД начинает проявляться при дозировке в 0,05 миллиграмма.

— Ну и как? — спросил Эдвард полчаса спустя.

— Насколько я могу судить, галлюциногенный эффект отсутствует, — ответила Элеонор.

— Но эффект воздействия препарата определенно есть, — заметил Эдвард.

— Более, чем определенный, — отозвалась Элеонор. — Я бы описала свое ощущение как спокойное довольство. Как бы то ни было, мне очень нравится это ощущение.

— А я еще чувствую, что очень обострилась моя способность к мышлению, — добавил Эдвард. — Это совершенно точно результат действия препарата, потому что всего двадцать минут назад я был совершеннейшей квашней, и моя способность к концентрации внимания равнялась нулю. Теперь же чувствую такой прилив энергии, словно полноценно проспал всю ночь.

— А у меня такое чувство, что моя долговременная память пробудилась от спячки, — сказала Элеонор. — Я внезапно смогла вспомнить свой домашний телефон того времени, когда мне было шесть лет. Как раз когда мои родители переехали на западное побережье.

— А как у вас с восприятием? — поинтересовался Эдвард. — У меня обострились все чувства, особенно обоняние.

— Я как-то не задумывалась об этом, пока вы не сказали, — призналась Элеонор. Она повернула голову и принюхалась. — Я никогда не думала, что у нас в лаборатории такая отвратительная смесь запахов.

— Я чувствую кое-что еще, — продолжал Эдвард. — Вряд ли я бы смог определить это ощущение, если бы когда-то не прошел курс лечения прозаком. Я чувствую себя очень напористым. Я мог бы сейчас, оказавшись среди незнакомых мне людей, заниматься совершенно спокойно своими делами, не обращая на них никакого внимания. Разница заключается в том, что при лечении прозаком этот эффект наступил на третьем месяце курса.

— Этого я, пожалуй, не чувствую, — проговорила Элеонор, — но вот во рту у меня слегка пересохло. А у вас?

— Да, кажется, и у меня тоже, — признал Эдвард. Потом он посмотрел прямо в голубые глаза Элеонор. — У вас немного расширены зрачки. Если это так, то, значит, мы не смогли полностью удалить скополаминовую цепь. Проверьте-ка свое ближнее зрение.

Элеонор взяла флакон из-под какого-то реактива и без труда прочитала мелкую надпись на этикетке.

— Никаких проблем.

— Никаких неприятных ощущений в сердце, нет затруднений при дыхании? — продолжал допытываться Эдвард.

— Я чувствую себя просто великолепно, — заверила Элеонор.

— Простите, пожалуйста, — произнес чей-то голос. Элеонор и Эдвард обернулись и увидели, что к ним приближается докторантка второго года, француженка Надин Фош.

— Не работает аппарат ЯМР, — сообщила она.

— Возможно, вам лучше обратиться с этим вопросом к Ральфу, — улыбнулся Эдвард. — Я был бы рад вам помочь, но, к сожалению, в данный момент я очень занят. Кроме того, Ральф знает аппарат лучше, чем я, особенно в том, что касается его устройства.

Надин поблагодарила его и отправилась искать Ральфа.

— Вы вели себя очень интеллигентно, — заметила Элеонор.